Начинается с отметки 3 часа 51 минута 38 секунд.
"Я рассчитываю, что уложусь во время.
Кирилл Маментьев: придется
Здесь правильно
сказал Леонид Никитинский, речь идет о симптомах и диагнозе. И я их называю – причина и следствие. Следствие – это обращение 32-х , создавшее
некую конфликтную ситуацию, но уже не по, так сказать, вине самих этих 32-х.
А причина, причина
– это то, что вот у нас коренное, это закон, породивший в демократической
стране 80 там с небольшим царьков, полновластных, бесконтрольных, которые уже,
так сказать, присосались к этим местам и которые ни за что не хотят
покидать.
Это их кормление
и, к которому они привыкли, в котором они живут, другой жизни они уже не
представляют. Ну, я хотел бы еще сказать
вот об этом самом следствии, обращении 32-х, как я его для себя воспринимаю.
В этом случае я
оказался одним из 32-х, подписавших. Для
меня это обращение было оказанием квалифицированной юридической помощи. Нашему коллеге, бывшему коллеге, но я думаю,
что это временно, коллеге Буркину.
Он обратился в
следственные органы, следственные органы безмотивно ему отказали, и он
пожаловался на эти следственные органы в вышестоящую инстанцию. Дела еще не было, то есть, вступать в дело не
было, так сказать, возможности, как несуществующее.
Но мы придали
некое общественное звучание, вот своим обращением, что когда обращается
гражданин и указывает на какие-то факты, то следственные органы должны, как
положено по Уголовно-процессуальному кодексу, такое заявление рассмотреть и
вынести мотивированное решение, чего и не было сделано.
Вот смысл и суть
нашего обращения. А дальше мы говорили о
тех документах, которые прикладывались к этому обращению, что если вот тут все
правильно написано, то это может быть это, а может быть то, и так далее.
Никаких
окончательных оценок, никаких обвинений конкретных мы не предъявляли, это была
всего лишь просьба рассмотреть наш… рассмотреть заявление нашего товарища по
Инициативе-18.
И вот, из этого
обращения, усилиями самого, наверное, авторитетного в нашем сообществе адвоката
Резника, был раздут вот этот пожар, вот этот костер. И оно было переиначено, ему был придан
совершенно другой смысл.
Я повторю, что я
воспринимаю это обращение как жалобу на действия следствия, что у нас
предусмотрено статьей 124-й, статьей 125-й.
Ну, 125-я – это в суд, а вот вышестоящему начальству следственному – это
124-я. Нет, там – да, да. Мне, когда я высказывал вот эту свою позицию,
говорили – «а где твой ордер? Где твое соглашение на оказание защиты?»
Ну, как учит нас Конституционный суд, по
делу, которое вы все, наверное, помните.
Это дело адвоката Паршуткина, когда его защитницу, Львову, не допустили
к защите на том основании, что еще до возбуждения дела телефоны прослушивались,
и Паршуткин с ней по телефону беседовал.
Да, так вот
Конституционный суд разъяснил, что квалифицированная юридическая помощь не
обязательно должна быть в каких-то формальных рамках.
Это надо понимать, что если, например,
адвокат своему соседу разъяснил какую-то норму права, то это тоже квалифицированная
юридическая помощь, и Конституционный суд сказал, что их разговоры – они укладывались
в квалифицированную юридическую помощь, поэтому она не может быть свидетелем по
делу, а ее хотели именно как свидетеля допрашивать по поводу каких-то вот таких
консультаций.
Так и в нашей
ситуации. Но вот это расхождение между
нами и нашими оппонентами, Федеральной палатой, ее представителями – в том, что
они только одного видят здесь адвоката, это Юмадилова. А Буркин в расчет, как лицо, подлежащее
защите – он никак не воспринимается. И
вот поэтому у нас вот такой конфликт, и разжег, я повторяю, его Генри Маркович
Резник.
И если вот у
других тех руководителей, которые его поддержали, вот может быть такой вот
нормальный, естественный человеческий интерес, что мы же можем, если бы вот
выборы, если можно жаловаться на нас и выводить нас из начальства вот не через
адвокатуру, потому что в адвокатуре все зарублено, там нет механизмов, как
можно вывести руководителя, а вот через какие-то другие органы, там, да, то мы,
конечно, категорически против – это нормальный такой подход.
А Резник в этой
ситуация – вообще трагическая фигура, я считаю.
Потому что он – автор и идеолог вот этих самых законов, которые делают
вечными руководителей адвокатских образований… региональных палат,
несменяемыми.
Никто ничего не
может сделать руководителю, даже если он вот будет явно и демонстративно
нарушать. Закон это не предусматривает.
И вот он защищал,
как я понимаю, не самого Юмадилова, а он защищал свое авторское право на этот
закон.
Дело в том, что,
в отличие вот от нас, простых смертных, по моему убеждению, Генри Маркович – он
думает не о сегодняшнем дне. Он, будучи
предшественником всей присяжной адвокатуры – знаете, да? Он написал предисловия ко всем сборникам
речей адвокатов 19-го – начала 20-го века – да, он думает о будущем, о том, как
его воспримут потомки, его деятельность.
Маментьев: Юрий Александрович, полторы минуты
Ну, я сейчас
закончу. И… Плохо воспримут. Чего ж тут хорошего-то? Если он добивается того, чего ни царь, ни
Сталин не могли сделать с адвокатурой? Теперь
нас сами начальники адвокатские начинают укорачивать – ну, куда это годится?
Ну вот, и вот он
из-за этого пошел во все тяжкие, и у нас теперь и Конституция под КЭСом, и УПК
тоже, получается, неисполнимо по 124-й, если адвоката, молодую нашу коллегу,
на, как это принято башкирских корпоративах, например, ну, на минуту
представим, изнасилуют, и там будет кто-то из Совета, то тоже она должна молчать,
получается?
Ну, какие-то
странные очень вещи. Вот.
Но все это – ради
спасения вот этого самого закона, чтобы осталось вот это статус-кво, которое
есть (sic). И поэтому мы вот так не помиримся. Нам надо поменять обязательно вот этот
закон. И в этом плане мы, во-первых,
должны разработать этот закон, чтоб был предметный разговор, а затем находить
каких-то союзников, я знаю, что и в Думе есть разумные люди, и они понимают,
что в демократической стране – это совершенно недопустимое положение, которое у
нас есть.
Спасибо за
внимание."
No comments:
Post a Comment